…ir kokias problemas tai dabar sukelia
Norit – tikėkit, norit – ne, bet šia tema rastas tikrai įdomus straipsnis rusiškai. Kažkas neįtikėtino ir niekad apie tai neteko skaityti.
Parsitempiau, jei kada dingtų už „fašizmo idealizavimą“ 😉
ЕВРОПЕЙСКИЕ КУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ ПОД ОККУПАЦИЕЙ
Разрушенную Варшаву Гитлер запретил восстанавливать, ибо планировал лишить поляков культурного центра. Но вот голландцам было клятвенно обещано восстановить все разрушенное германским вторжением. Париж не сопротивлялся оккупации, он был объявлен „открытым городом“, поэтому германская армия не хлынула в завоеванный город, а планомерно его осваивала, превратив его в место отдыха для своих солдат, утомленных войной на русском фронте.
Французы впервые увидели немцев лицом к лицу в. массе на улицах Парижа. Согласно впечатлению очевидцев, парижан поразило, что бронзовые лица германских солдат „в общем – красивы“. Сюрпризом было то, что многие немцы способны играть на музыкальных инструментах. Вот так описывали первого оккупанта в первый день парижские газеты: „На лице германского мотоциклиста, первым промчавшимся по площади Вольтера, сияло счастье быть двадцатилетним, быть германцем и быть победителем Парижа“.
Французы встретили завоевателей так, что к первому вечеру оккупации пооткрывались все кафе и рестораны. Во многих предлагалось бесплатное пиво для германских солдат. На стене самого знаменитого парижского борделя уже с ночи висела надпись на немецком языке: „Предприятие откроется в 3 часа пополудни“.
На Западном фронте германской армии был отдан приказ неукоснительно соблюдать все правила ведения войны согласно Гаагской конвенции 1907 г.
Как для француза Наполеона, так и для немца Гитлера искусство и война были взаимосвязанными понятиями, поэтому для своего первого визита в Париж Гитлер взял в компанию еще и архитекторов Шпеера и Гиеслера, а также скульптора А.Брекера. Гитлер как-то заметил, что если бы судьба не приказала бы ему быть политиком, то он обязательно бы жил в Париже и изучал здесь искусство. Вот таким было отношение немцев, нацистов, гитлеровцев к французской культуре. Всем германским солдатам, прибывающим в Париж, было приказано в обязательном порядке отдавать воинский салют Могиле Неизвестного Солдата. А в Польше и в России специальным приказом было категорически запрещено проявлять какое-либо почтение к воинским памятникам, подлежавшим немедленному уничтожению.
Гитлер глубоко чтил своего европейского предшественника Наполеона, он распорядился перевезти из Вены в Париж прах сына Наполеона, помещенный рядом с гробницей своего великого отца. Торжественное шествие с факелами в униформе наполеоновских лет восхитило парижан.
Уже после вторжения в СССР в Париже открылась знаменитая выставка „Большевизм против Европы“. Всеевропейское движение „Новая Европа“ взяло своим девизом слова Виктора Гюго: „Здесь должна быть Новая Европа, из которой Англия и Россия должны быть выкинуты. Мы должны столкнуть Англию в море, а татаро-русских выпихнуть обратно в их степи“. Главной героиней фашистской Франции стала Жанна д’Арк, сожженная англичанами на костре.
Ну а какая судьба ожидала европейские музеи „под сапогом германской военщины“?
Самым первым пожеланием оккупантов к французам было требование выдать им германские знамена, что французы взяли в качестве трофеев в войну 1918 г. Затем парижскому Музею армии был предъявлен список 2000 предметов, захваченных Наполеоном в Германии. Такова психология общеевропейского духа – обязательный реванш. Вот почему немцы и сегодня требуют от России возврата трофеев. Германии нужна сатисфакция за поражение. Кстати, парижский Музей Армии был единственным европейским музеем, к которому были предъявлены претензии. Исполнялся „ритуал победителя“. Гитлер потребовал, чтобы подписание договора о капитуляции Франции в 1940 г. было совершено в том же (уже музейном) вагоне, в котором французы оформили капитуляцию Германии в Компьене в 1918 г. Гитлер сел точно на то место, на котором в 1918 г. сидел французский маршал Фош, диктуя германцам французские условия капитуляции. Таков общеевропейский ритуал!
В Польшу, в Россию вместе с германской армией шли отряды специалистов по истории и искусству только для ограбления. Однако для западноевропейских стран в вермахте было создано специальное управление и отряды Кюнстшутц (Kiinstschutz), чьими задачами было охранять памятники культуры от военных случайностей. Забота об охране памятников культуры упоминалась во многих боевых приказах вермахта перед началом какой-либо операции в центре Европы. Во Франции Кюнстшутц составил список памятников архитектуры, которые должны быть неприкосновенны для армии и свободны от постоев. Вооруженные отряды Кюнстшутц регулярно патрулировали все исторические места оккупированной части Франции.
С помощью германской армии были осуществлены ремонтно-реставрационные работы в древних городах, пострадавших от военных сражений, например, в Лувене и Бовэ. Солдаты вермахта помогли бельгийским реставраторам снять витражи с кафедрального собора в Брюсселе и построили предохранительную стену вокруг великого шедевра Рубенса „Снятие с креста“ в Антверпене.
Когда офис Кюнстшутц открылся в Париже, французские музейщики преподнесли нацистам список в 350 000 шедевров из Лувра и других музеев, которые были спрятаны в убежищах по всей стране. По предоставленным адресам вермахт выставил вооруженную охрану для французских культурных ценностей, и за время войны не пропал ни один предмет.
Лувр открыл свои двери для оккупантов и публики осенью 1940 г., и его залы были ежедневно заполнены германскими солдатами, которые и индивидуально, и коллективно обязаны были приобщаться к мировой культуре. Ни одному французскому художнику оккупанты не препятствовали творить все что он захочет и продавать кому угодно. Гебельс даже поощрял творческую интеллигенцию Франции, приглашая ее отдельных представителей посещать Германию. Так, французский великий комедиант Морис Шевалье, великая певица Эдит Пиаф гастролировали с успехом по Германии. Германские дирижеры, -певцы, музыканты и театральные группы выступали в Париже. Германские музеи обменивались выставками с музеями Франции и Голландии.
Как писала американская исследовательница Л.Николае в своей книге „Похищение Европы“ (Lynn H.Nicholas. The Rape of Europa, N.Y., 1994}: „Ничего не может быть более контрастным по отношению к действиям нацистов в Польше“, чем вид убежища, которое построили гитлеровцы для спасения экспонатов из голландских музеев, включая знаменитый и гигантского размера „Ночной дозор“ Рембрандта. Это был первоклассный бетонный бункер с кондиционированием воздуха и „загримированный“ сверху под песчаную дюну.
„Апофеозом контрастности“ я бы назвал другое событие. После окончания войны французское правительство наградило командующего отрядом Кюнстшутц во Франции графа Франца Вольф-Метерника (Franz Wolff-Metternich) орденом Почетного легиона. Орден оккупанту за помощь французской культуре! Ну а достоин ли советского ордена хоть один гитлеровец хотя бы за одно деяние по спасению русской культуры?
Совершенно особое отношение практиковалось нацистами к имуществу европейских евреев. Эта особенность была закреплена и в Компьенском договоре о перемирии с Францией в июне 1940 г. Французам напоминалось, что договариваются только французская и немецкая нации, но к евреям и масонам договор не относится, потому что сами евреи никогда не почитают законы, которые издают „гои“, то есть неевреи. Чтобы сегодня не ошибиться в „проблеме реституции“, нужно отчетливо представлять принципы национал-социализма, по которым конфисковывалось имущество европейских евреев.
В Европе конфискация еврейского имущества производилась не в пользу германских оккупантов, как это было в Польше или в СССР, но „в пользу народов Европы“.
Согласно нацистской теории, евреи явились в европейские страны „откуда-то“ голыми, нищими и просились „только обогреться“. Поэтому все имущество, приобретенное евреями в данной стране, считалось украденным у коренного населения. Оккупируя какую-либо страну Европы, гитлеровцы конфисковывали еврейское имущество в пользу жителей данной страны. Все ценное продавалось на аукционах, а малоценное раздавалось неимущим местным жителям. Таким образом, выгоду от антиеврейских акций получали не только сами оккупанты, но и оккупируемые неевреи: французы, голландцы и прочие. А когда война закончилась, найденные в Германии произведения искусства, когда-то конфискованные у заграничных евреев, возвращались тому государству, в котором эти евреи проживали на момент вторжения вермахта. Следовательно, опять выгоду получала, к примеру, Франция в лице французского правительства и французских музеев. Так, и Голландия получила после окончания войны из побежденной Германии имущество бывших голландских евреев. Все „Каталоги“, „Списки“ якобы украденного германцами „голландского или французского“ имущества, составленные государственными организациями, в большей части являются требованием получения имущества евреев. Нет сомнения, что без германской оккупации и без нацистской идеологии эти государства никогда не смогли бы претендовать на имущество своих уничтоженных граждан.
Вот пример из Голландии, который описывается в книгах в качестве „единственного случая, когда экспонаты, принадлежавшие Голландскому государственному музею, были перевезены в Рейх“ (Lynn H. Nicholas. The Rape of Europa. P. 110).
Основатели голландского музея „Kroller-Muller“ вскоре после первой мировой войны приобрели в Германии необычайно дешево три картины знаменитых немецких живописцев Лукаса Кранаха, Ганса Бальдунга Грина и Брюина Старшего. Г.Геринг объявил, что эти шедевры были приобретены в Германии по „несправедливой цене“ и несправедливо вывезены с их германской родины. Через посредство Мюльмана Геринг предложил музею выкупить картины за деньги и предоставление права собственности на ту землю, где расположено здание музея. Музей принял предложение, а на полученные деньги купил шедевры Писсарро, Ван Гога, Мане, Дега, которые нацистами расценивались как „дегенеративные“ и были ранее конфискованы. После разгрома германских нацистов голландское государство получило в свою собственность и то, что продала нацистам, и то, что приобрела от нацистов. Правда, две картины, которые были конфискованы нацистами у французских евреев, попали во французский музей, так что и французское государство получило послевоенную прибыль от действия германских нацистов.
Конфискация еврейских коллекций осуществлялась спецподразделением рейхсляйтера Розенберга (ERR). Но если в Польше и в России вермахт обязан был помогать и помогал конфискации и вывозу в Германию, то во Франции, в Голландии были многочисленными случаи, когда вермахт препятствовал вывозу в Германию, оправдывая это заботой о репутации германской армии. Так, например, германский военный комендант Парижа протестовал (и успешно) по поводу попыток вывоза из Франции имущества еврейской антикварной фирмы Вильденштайна.
Конфискованные у французских евреев произведения искусства выставлялись на специальном аукционе „Жо де Пом“ (Jeu de Paume) в Париже, на котором все финансовые оформления покупки были организованы так, чтобы легализовать продажу. Платежи осуществлялись в французских деньгах, и выручка шла французскому правительству в Фонд помощи детям французских солдат, убитых на войне.
Даже в оккупированной Франции Лувр оставлял за собой право запрещать вывоз любого произведения искусства в Германию. Из всего конфискованного Лувр имел право первого выбора лучших произведений для себя. Поэтому французский музей был заинтересован в нацистских конфискациях и богател с помощью оккупантов!
Вот пример „нацистских зверств“ по отношению к коллекции французского еврея А.Шлосса (A.Schloss): из конфискованной коллекции Лувр первым выбрал себе 49 лучших картин, за которые он должен был заплатить 18,9 миллиона франков, однако не заплатил, хотя картины оставил себе навсегда. Надо отметить, что Гитлер лично разрешил Лувру сделать первый выбор, согласившись, что для „Музея Фюрера“ достанется только „остаток“.
Гитлер купил 262 картины, за которые он заплатил 50 миллионов франков французскому государству (по оценке самих французов). Остальные 22 картины были отданы французской администрации для реализации на парижском антикварном рынке в пользу Франции.
На аукцион в „Жо де Пом“ официально евреи не допускались, но многие мировые антикварные фирмы США, Англии и Латинской Америки, возглавляемые евреями, через подставных лиц скупали в Европе имущество, конфискованное нацистами у европейских евреев. Бизнес есть бизнес, и деловые люди не могли пропустить случая поживиться особо выгодной ситуацией.
Германские нацисты платили такие большие деньги, что антиквары всех стран, в том числе и евреи, наперебой изобретали способы переправки в Европу произведений искусства. Обманывая собственные правительства, запрещавшие какую-либо торговлю с врагом, через Латинскую Америку и другие страны они гнали в Европу антикварный товар, не обращая внимание на „гром пушек“ и на „зверства против человечности“. Антиквар Вильденштайн, о конфискации парижской фирмы которого нацистами уже говорилось, в Нью-Йорке в филиале своей парижской фирмы устраивал дела по переправке вещей и денег в оккупированную Францию и в нейтральную, но посещаемую немцами Швейцарию.
К истории о продаже коллекции французского еврея А.Шлосса нужно добавить, именно его наследники, проживая в спокойствии в неоккупированной части Франции, „поймали“ германского офицера на улице и предложили ему организовать продажу в Германию. То, что коллекцию в конце концов конфисковали по разрешению французского правительства в неоккупированной зоне, не входило в планы владельцев, которые должны были получить деньги от французского правительства, которое их обмануло, разрешив конфискацию, но не передав деньги, полученные от гитлеровцев. Гитлер же перевел свои деньги за покупку аккуратно и в срок.
Европейский антикварный рынок расцвел под нацистской оккупацией и достиг своего апогея.
Ведущий парижский аукцион „Отель Друо“ начал свои продажи уже с сентября 1940 г. и в первый же сезон оккупации продал миллион памятников культуры. Продажи следующего 1941 г. побили все предыдущие европейские рекорды вплоть до 1824 г. Как писали европейские газеты:
„Наконец-то парижский антикварный рынок не нуждается ни в евреях, ни в американцах, чтобы достигать сенсационных цен“.
Как показали расследования после войны, более 80% французских антикваров активно сотрудничали с оккупантами, снабжая гитлеровцев произведениями искусства. Только потому, что коллаборантов оказалось так много, французское правительство после войны решило не преследовать их, чтобы не разрушить всю французскую антикварную торговлю.
Кроме германских „нацистов“ во время войны скупали антиквариат и „простые германцы“, и „простые европейцы“. Также активны были и многие европейские музеи, директора которых видели своим долгом обогащать свои собрания вне зависимости от военной или политической ситуации на Европейском континенте. И откровенно использовали оккупацию и „страх перед германцами“, чтобы уговаривать коллекционеров завещать музея… свои сокровища или просто прятать их в музейных хранилищах.
Послевоенная „ситуация“ также явилась „новой игрой в новые возможности“. В российской прессе обычно пишут, что „все ценности“ были вывезены после войны в Америку, тогда как в реальности большая часть „культурных трофеев“ осела в Европе, будучи проданной европейцам американскими солдатами и немцами в Германии.
Или отвезена в Швейцарию для продажи швейцарцам, или во Францию – французам. Трудно представить, но и после окончания войны в Германии в Европе осталось достаточное число и богатых, и культурных людей, которые воспользовались возможностью выкупать у „новых оккупантов“ европейские культурные ценности.
Быстро сообразили использовать реституцию и бывшие хозяева произведений искусств, выгодно и добровольно продавшие их германским нацистам. После прихода американских войск они стали „рыдать и плакать“ о том, что их якобы ограбили эсэсовцы. И требовать обратно. Были случаи, когда переждавшие в Европе или в Америке „жертвы антисемитизма“ выкалывали на своем теле „номера концлагерей“, чтобы получить компенсацию.
Вот и сегодняшнее требование голландского правительства вернуть в Голландию „Коллекцию Кенигса“, как якобы „насильно и незаконно выкупленную из Голландии“, является не более, чем „трюкачеством“, попыткой использовать невежественность российских чиновников в истории оккупации Европы немцами.
Пример из реальной жизни.
Картина Вермеера „Художник в его студии“ была собственностью австрийских графов Черниных и долгие годы была выставлена для венской публики в галерее графской семьи. Многие богатые коллекционеры мира давно предлагали продать картину, но владельцы отказывались, ибо австрийское государство запрещало продажу шедевра за границу. После аншлюса Австрия и Германия стали единой страной, и перевоз в германскую часть перестал быть проблемой. Первым было предложение Геринга, подкрепленное внушительной суммой в 1,8 миллиона германских марок.
Однако директор австрийского управления памятниками Платнер (Planner) написал личное послание к Гитлеру, в котором заявлял, что такой важный шедевр искусства должен быть продан только в государственный музей, имея в виду венский музей Kiinsthistorisches. Для финансирования приобретения Вермеера от Чернина Платнер предлагал продать уже конфискованную коллекцию чехословацкого еврея Оскара Бонди (Oscar Bondy). Австрийский музейный патриот считал нормальным обогатить свой музей за счет еврейской жертвы. Дело разрешилось несколько иначе – А.Гитлер сам купил Вермеера для своего будущего „Фюрер музея“.
Что же произошло с Вермеером после того, как Германия проиграла войну? Гитлера объявили „преступником против человечности“, Австрию – „первой жертвой германского нацизма“, а Платнера – „борцом с нацизмом за австрийское культурное достояние“!
Граф Чернин, не будь дураком, обратился к американцам с просьбой вернуть ему Вермеера, утверждая, что враг человечества Гитлер жестокими методами принудил его продать свою фамильную ценность. На состоявшемся в Вене суде было показано письмо графа к Гитлеру, написанное вскоре после продажи, где Чернин в изысканных выражениях благодарит Гитлера за щедрую цену и высказывает пожелание, что „картина будет приносить наслаждение Фюреру“. Продажа Вермеера Гитлеру была признана добровольной со стороны графа, поэтому даже обсуждалась некоторое время идея о вывозе ее в США в качестве репараций как „государственной нацистской собственности“.
Ввиду начинавшейся уже „холодной войны“ американцы отдали картину в тот самый венский Музей истории искусства, в который когда-то хотел ее устроить Платнер. И в этом случае европейский музей разбогател с невольной помощью нацизма.
Как только отгремели пушки на Европейском континенте, туда хлынули новые „голодные покупатели“, но „с самыми толстыми кошельками“ – американцы и англичане. Так, два директора американского и английского музеев вдвоем надеялись скупать по дешевке произведения искусства у „разоренных и ограбленных нацистами французов и голландцев“. Однако предлагаемые заморскими гостями цены вызвали дружный хохот европейских антикваров. Они рассказали американским простофилям, что германские нацисты приучили их к высоким ценам и к немедленной оплате.
Немцы оплачивали антикварные счета даже в июне 1944 г., когда американские танки были в нескольких часах хода до Парижа.
Париж, Франция, французская культура высоко ценились „кровожадными гитлеровцами“. В Париже продолжали создавать новую моду, в Париже продолжались заезды скаковых лошадей, ресторанная кухня не испытывала недостатка в экзотических продуктах со всего света.
Для европейских евреев наступление нацизма было катастрофой, однако нельзя упускать из виду, что они имели достаточно, времени на проведение операций по сохранению своего имущества. Оккупанты не нарушили европейской экономической системы, следовательно, было много способов перевода денег и коллекций. Банковские операции были достаточно независимы, а „Америкен-экспресс“ функционировала достаточно долго и надежно. Так, известный голландский коллекционер рисунков Фритц Люгт (Frits Lugt) переехал из Парижа в Швейцарию в сентябре 1939 г., без своей коллекции, однако его друзья вскоре переслали ему лучшую часть его собрания в 60-ти заказных письмах. В мае 1940 г. Люгт с женой переехал в США.
Знаменитая американская еврейка – коллекционер Пегги Гугенхайм в день вторжения вермахта в Норвегию сняла себе новую шикарную квартиру в Париже на Вендомской площади и затратила большие деньги для ее декорирования, чтобы ее коллекция европейского авангарда смотрелась выигрышней. В день знаменитой бомбежки Парижа германскими самолетами 3 июля.
1940 г. она сделала замечательную покупку – скульптуру Бранкусси у самого автора. Даже во время „жестокой нацистской оккупации“ прекрасной Франции неутомимая Пегги старательно выполняла свой „зарок“ – „покупать по картине каждый день“.
Многие евреи и неевреи продавали свои коллекции с большой выгодой, пользуясь необычайно высокими ценами, поднятыми нацистами. Поэтому сегодня, спустя полвека после тех событий, нельзя упускать из вида, что и те произведения искусства, которые хранятся в России как „бывшая собственность венгерских евреев“, вполне могли быть проданы самими владельцами добровольно, а потому потеряли право именоваться „коллекциями жертв нацизма“.
Требования тех стран, в которых эти евреи когда-то проживали, могут быть расценены, как еще одна попытка обмануть невежественных российских чиновников.
Даже в тех случаях, когда у бежавших в США или в Англию евреев нацисты конфисковывали имущество как „брошенное“, многие из них получали полную страховую сумму от интернациональных страховых компаний. Поэтому после капитуляции Германии некоторые еврейские коллекционеры даже не претендовали на свои конфискованные нацистами коллекции, ибо считали, что удачно и выгодно продали их страховым компаниям. В таких случаях истинными владельцами культурного имущества, возврата которого требовали французское, голландское или германское правительства, являлись страховые компании, не предъявлявшие претензий по своим особым соображениям. И так далее.
Германские национал-социалисты вели себя респектабельно в Центральной Европе. Например, Г.Геринг, вопреки всевозможным слухам о якобы насильственных методах собирания его коллекции, сумел предъявить после войны доказательства, что за каждый предмет он неукоснительно платил деньги. Недаром, по воспоминаниям голландских антикваров, Геринг всегда оставлял о себе только приятные воспоминания.
Поведение германских оккупантов в странах Центральной Европы и соотнесение его с поведением в славянских странах Польши и России показывает, как нужно оценивать современные высказывания некоторых западных исследователей проблемы реституции. Ибо многие из них публикуют в своих ученых трудах сентенции подобного рода: „Как только русские употребляют эпитет „нацистские жестокости“, ум западного ученого отключается: „Опять эта советская пропаганда“.
Руководители СССР не позаботились поручить советским научным работникам задачу опубликовать в странах Европы научные труды и популярные публикации, доказывающие уникальность и катастрофический характер великой славянской трагедии, учиненной германским нацизмом. Так, как это делают, к примеру, евреи. Поэтому сегодня на Западе просто не знают, по каким мотивам Россия требует себе компенсации за германский разбой. В странах Западной Европы под термином „германский разбой при оккупации“ понимают нечто иное и гораздо „более приятное“.
Для славян вторая мировая война была жестокой и долгой, начавшейся в сентябре 1939 г. и не оканчивавшейся вплоть до мая 1945 г.
Но для остальных европейцев она была „двойной“. Сначала немцы быстро заняли европейские страны, затем была „спокойная от грома и пушек и от бомбежек“ оккупация в течение четырех лет. Только в июле 1944 г. началась настоящая война и в Центральной Европе. Теперь уже германский вермахт защищал „всю Европу“ от вторгнувшихся сюда англо-канадско-американских войск. Эта „вторая война внутри второй мировой“ и была наиболее разрушительной для европейской культуры.
Изобретенные англичанами „ковровые бомбежки“ городов были призваны тотально уничтожить все живое, все человеческое и все созданное человеком. О чем свидетельствует, например, тот факт, что английское командование, разрабатывая операцию по бомбардировке Дрездена 13 февраля 1945 г., учло „человеческие слабости“ своих летчиков. Поэтому они были обмануты: экипажам были выданы для бомбежек фальшивые карты Дрездена, где были заменены наименования объектов. Так, вместо „музей“ было обозначено „военный завод“, а вместо „больница“ – „казармы эсэсовцев“. В Дрездене от обычных бомб за одну операцию погибло больше людей, чем в Хиросиме и Нагасаки от ядерных бомб.
Первые английские бомбежки Бремена и Гамбурга начались 19 мая 1940 г. С 14 августа 1940 г. английская авиация начинает бомбежку голландской и французской территории. 12 ноября 1940 г. англичане начинают бомбить Италию. 30 мая 1942 г. налет 1000 английских самолетов уничтожил древнейшую часть Кельна. 2 марта 1943 г. – тотальная бомбардировка Берлина английской авиацией. 19 июля 1943 г. Рим подвергся бомбардировке американской авиацией. 15 февраля 1944 г. английская авиация сбросила на Берлин за один налет 2500 тонн бомб. В этот же день 15 февраля англичане уничтожили с воздуха древний памятник Италии – монастырь Монте-Кассино. С б марта 1944 г. американские „летающие крепости“ начали бомбить Берлин. Как сообщало лондонское радио, в апреле 1944 г. на Германию было сброшено 80 000 тонн бомб.
Германские ФАУ-1 и ФАУ-2 обрушились на Лондон только 19 июня 1944 г., когда союзники уже высадились в Нормандии. В первый период „Европейской войны“ немцы сознательно ничего в Европе не разрушали, не трогали коллекции европейских музеев, но лишь охраняли их в том состоянии, в котором сами европейцы их хотели содержать. Никто в Европе в начале военного конфликта не мог предвидеть, что главная опасность для европейских музеев придет совершенно с другой стороны Европейского континента. Не из Германии, но от побережья Атлантики. Не от германских нацистов, но от „англо-американских освободителей“. Вот тогда-то и началась та лихорадка по спасению и перепрятыванию ценностей, все предыдущее время находившихся в безопасности. Только в этот период „Войны от Атлантики“ у европейских музейщиков уже не было ни времени, ни достаточных средств для обеспечения спасения памятников культуры. Тогда сами немцы стали помогать уже всей Европе спасать европейскую культуру.
Часто по просьбе и с участием музейщиков оккупированных стран немецкие солдаты перетаскивали музейные коллекции Голландии, Бельгии, Франции, Италии в новые убежища поближе к германской территории и внутрь Германии или Австрии. Это не было конфискацией, и нередко сотрудники самих музеев сопровождали транспорт. Мотивы – спасение памятников общеевропейской культуры, то есть принадлежавшей и немцам тоже. Эти-то произведения искусства, что были обнаружены победителями в побежденной Германии, и создали психологический образ „германского ограбления европейских музеев“.
Европейцы, услышав о вторжении в Европу англо-американских войск, стали волноваться за судьбу своих культурных ценностей не только в ожидании бомбежек и обстрелов, но и от предчувствия алчности освободителей. Все европейцы знали из школьных учебников, что англичане ограбили полмира для наполнения своих музеев. Уже во время Французской революции англичане организовали специальные фирмы для крупномасштабной скупки антиквариата у французской аристократии. А перед наступающими наполеоновскими армиями в Италии постоянно маячили английские купцы, скупавшие ценности в „мертвой зоне“ между двумя армиями.
Неудивительно, что немцы использовали „общеевропейский страх за европейскую культуру“ в своей антисоюзнической пропаганде. Так, лишь только союзники высадились в Сицилии, берлинское радио незамедлительно передало, что в Британский музей уже отправлено два судна с „культурными трофеями в пользу Англии“. Из многих антиамериканских тем геббельсовской пропаганды наиболее глубоко и эффективно разрабатывалась тема о том, что культурную Европу ожидает нашествие дикой „негритянской“ американской армии. В германских листовках изображались два негра в униформе англо-американской армии, обменивающиеся такими репликами: „Мы едем в Европу, чтобы спасать культуру. А что такое „культура“, Джимми?“ На других плакатах изображен негр, волочащий за талию Венеру Милосскую, на которой написана цена 2 доллара.
Только в последние недели войны европейские музейные культурные ценности перемешивались, перевозились, вывозились и впопыхах прятались. Были случаи, когда германские солдаты насильно увозили из европейских церквей шедевры искусства, как, например, из Бельгии или Италии. Но это были акции не грабежа, а спасения ценностей от общеевропейского „русско-большевистского врага“.
Так, например, настоятель итальянского монастыря Монте-Кассино возражал немцам на их требование перепрятать монастырские ценности и ценности других итальянских музеев, спрятанные в монастырских подземельях.
Германская армия затратила много усилий для перевоза культурных ценностей v монастыря в другие места, вплоть до Австрийских Альп, где впоследствии часть ценностей и была найдена американцами, объявившими находку „германским грабежом“. Судьба Монте-Кассино стал классическим случаем, доказывающим, что вторжение англоамериканских войск нанесло культурным памятникам гораздо больший ущерб, чем вторжение германского вермахта.
Нельзя не учитывать и тот фактор, что англичане и американцы бомбили не свою собственную землю.
Судьба Монте-Кассино широко обсуждалась в английской и американской прессе еще накануне штурма этого монастыря-крепости англо-американскими войсками. Германские командующие Кессельринг и Вайзакер официально заявили, что в этом монастыре – выдающемся памятнике культуры, нет крупных контингентов германских войск.
Союзники высмеяли эти заявления как „очередной наглый трюк нацистов“. Пресса в США и в Англии нагнетала атмосферу. Так, Сульцбергер в „Нью-Йорк тайме“ декларировал 29 января 1944 г., что якобы „только нежелание разбомбить Монте-Кассино задерживает наше продвижение вперед к победе“. Он утверждал, что монастырь полон германских войск. В Англии архиепископ Кентерберийский призвал к отказу от бомбардировок „прекрасных городов Италии“. Однако газетные страницы заполняли и вопли английских матерей, не желавших, чтобы их сыновья „погибали ради зданий и памятников“. Четыре дня союзное командование дебатировало, разрушать монастырь или нет.
Американские и французские военные были против бомбардировки, но перевесили голоса других союзников, чьи войска стояли под стенами монастыря, – новозеландские и индийские и польские части Британской армии. 13 февраля британский генерал сэр Гарольд Александр, главнокомандующий союзными войсками в Италии, приказал уничтожить аббатство Монте-Кассино, и оно было’уничтожено. Германские войска располагались в окрестностях и были не потревожены бомбежкой, но после разрушения вошли в руины монастыря и сражались целых три месяца. 18 мая польские солдаты из Британской армии заняли развалины монастыря, в котором уже не было ни одного германского солдата. (Как не припомнить, что в германской пропаганде так и говорилось о том, что неевропейским солдатам союзников европейской культуры не жалко. В английской же прессе постоянно публиковались карикатуры на германцев, прикрывающихся от доблестных союзных войск памятниками культуры.) После случая с Монте-Кассино англо-американцы перестали обсуждать свои бомбардировки публично и стали бомбить без предупреждения.
Инстинкт европеизма немцев проявился в том, что все ценности, прежде упрятанные от воздушных бомбежек по всей территории Германии, стали перетаскиваться в последние мгновения войны подальше от „русских орд“ и поближе к тем, кого каждый немец в глубине души считал родственником, то есть к англичанам и американцам.
Отступая, немцы писали на стенах призывы к американцам: „Вам предстоит доделать то, что мы не успели доделать в России“.
Немцы серьезно надеялись, что американцы могут в последний момент войны принять под свое командование остатки вермахта и сообща ударить по Советской Армии. Американский герой – генерал Патон во всеуслышание объявлял, что, учтя ошибки вермахта, он готов поспорить, что за 50 дней дойдет до Москвы. И это говорилось уже тогда, когда русские и американцы еще вместе сражались с немцами.
Первой операцией следующей войны – „холодной“, когда американцы впервые приняли помощь немецких военных против русских, стала „Операция Дик Трейси“ (Operation Dick Тгасу).В^мае 1945 г. совместный отряд германо-англо-американских военных проник тайком на территорию советской зоны около Берлина и вывез оттуда весь секретный архив германского Люфтваффе. Вся германская шпионская информация о СССР, собиравшаяся в течение многих лет, аэрофотографии русской территории попали в руки англо-американцев при помощи германских нацистов. Не включить ли и этот архив в „проблему реституции“?
Нацизм помог обогатиться не только европейским музеям, но и британским, и, разумеется, американским. Достаточно указать на то, что большая часть из тех 16 500 работ авангардного искусства, что были конфискованы гитлеровцами из германских музеев, находятся ныне в США.
А вот пример, когда с помощью гитлеровцев и американцев советский музей потерял, а заокеанские – выиграли.
В Львовском музее хранились рисунки Дюрера, которые были украдены оттуда немецкими оккупантами. После окончания войны рисунки были обнаружены американцами в соляных копях и хранились в мюнхенском хранилище трофеев. В апреле 1947 г. американцы получили письмо от князя Георгия Любомирского, проживавшего тогда в Швейцарии, который требовал вернуть рисунки Дюрера именно ему для того, чтобы якобы князь мог впоследствии подарить бы их в Национальную галерею искусств в Вашингтоне. Одновременно с этим письмом князь направил другое – в нью-йоркскую антикварную фирму Розенберга и Штейбеля, предлагая им сделку: если они помогут ему получить рисунки, то он продаст их им.
Первоначальная реакция американских властей была неблагоприятна, князю ответили, что, согласно договоренностям между союзниками, рисунки могут быть возвращены только нациям (странам, правительствам), но не частным лицам. Тем более выяснилось, что князь Любомирский не может иметь какого-либо отношения к рисункам, ибо его предок еще в 1840 г. подарил эти рисунки Львовскому музею.
Однако князю помогли не только нацисты, вывезшие рисунки из Львова, но и „холодная война“, уже разгоравшаяся между бывшими союзниками. Американской армии в Германии было дано из Вашингтона указание: „возвратить частным беженцам – гражданам или не гражданам СССР или советских сателлитов ценности, которые они лично требуют себе“. Из госдепартамента приказали выдать князю Любомирскому рисунки Дюрера, собственность Львовского музея, с примечанием „без огласки“.
Князь продал львовские рисунки через нью-йоркских антикваров. Тем самым вновь разбогатели западные музеи, приобретшие эти рисунки.
Любопытно отметить, что согласно книге Л.Николае, директор Львовского музея Д.Ше-лест мечтал о возбуждении международного требования возврата рисунков во Львов.
Сегодня голландский „Каталог 1989 г.“ и голландское правительство также требуют возвращения. Давайте разберемся подробнее в справедливости голландских претензий. Не получиться ли опять, что голландский музей пытается разбогатеть с помощью немецких нацистов? И за счет России?
